Теория и практика глубинной психокоррекции: Третья Авт. школа академика НАПН Украины Т. С. Яценко / Сост. А. В. Глузман (и др.). – Ялта: РИО КГУ, 2010. – 202 с.: ил.

      Деятельностный подход, который доминировал в советской психологии, сосредоточивал внимание на связи психики с практикой и в некоторой степени обесценивал функции внутренних детерминант феномена психического. Именно поэтому считалось, что сознание является высшим уровнем регулирования характера деятельности на основе принятых человеком ценностей и моральных норм. Для коммунистической морали была недопустима мысль о том, что человек не является хозяином собственного внутреннего мира, поскольку тогда нужно было бы признать существование бессознательных душевных процессов, которые не поддаются контролю со стороны человеческого разума.

       В те времена считалось, что моральные нормы становятся интегративным компонентом жизни личности под влиянием идеологии, и поэтому почти не учитывалось наличие бессознательной инстанции психики со всем ее функциональным богатством, автономией и взаимосвязями с сознательным. Вследствие этого в деятельностном подходе сознательное играло доминирующую роль, что приводило к упрощенному пониманию мотивов поведения субъекта. При этом вне зоны исследований осталось не только бессознательное как внутренний феномен, но и такие категории, как немотивированные поступки, иррациональные действия, инфантильные и регрессивные проявления поведения. По этой причине из активного понятийного арсенала психолога того времени выпал феномен бессознательного, и, соответственно, не исследовались взаимосвязи между сознательным и бессознательным. Поэтому в психологии того времени не было места психологическим защитам, уже не говоря о таких понятиях, как вытеснение, сопротивления, порочный круг, закон вынужденного повторения и др.

       В результате такого дискретно-одностороннего понимания сущности феномена психического усилия исследователей по своей новизне и адекватности получаемых результатов не способствовали продвижению вперед. Иначе говоря, психологи советского периода искали ключик к психологическим знаниям там, где был свет от лучей коммунистической идеологии. Вследствие этого в психологии создавалась иллюзия фундаментальных и прикладных исследований, бесплодных по своей практической значимости, с фрагментарным пониманием психического, что обусловливало артефакты. Именно на таком «дисфункционально-научном фоне» зародилась в 70 – 80 годы прошлого столетия практическая психология, которой было сложно опираться на академическую психологию, не являющуюся «хозяйкой» феномена психического. В отличие от академической практическая психология может развиваться, только учитывая целостный феномен психики и понимание сознательного и бессознательного в их взаимосвязях в процессе психологической практики. Правда, отдельные научные школы, прежде всего грузинская, прилагали значительные усилия, чтобы сдвинуть проблему бессознательного с мертвой точки, о чем свидетельствует Международный конгресс в Тбилиси и опубликование в 1978 году четырехтомника «Бессознательное». Однако, большинство психологов не имели должного научно-практического базиса, методологического уровня и эрудиции для адекватного восприятия проблемы бессознательного в контексте функционально-целостного развития психики. Психологическое научное сообщество и до сих пор движется в дискретно-деятельностном направлении. Категорию же бессознательного многие специалисты используют подобно припеву в песне: о ней периодически вспоминают, но она все еще не приобретает действенности и существенного влияния на содержание и характер исследований. За период развития Украины как независимого государства наметилась тенденция к практической ориентации части психологических исследований. Особые усилия в этом направлении прилагает Институт психологии имени Г. С. Костюка во главе с академиком НАПН Украины С. Д. Максименком, ведущим специалистом в области методологических проблем психологии, который всячески поддерживает развитие отрасли «Практическая психология».

       Разработанный более тридцати лет тому назад метод активного социально-психологического обучения, на эмпирическом материале которого основано данное пособие, со временем не только приобрел глубинно-психологическую ориентацию в плане психокоррекции, но и открыл возможности научного исследования психики во взаимосвязях ее сознательных и бессознательных проявлений. Особенным толчком в этом направлении была методика психоанализа комплекса тематических рисунков. Именно благодаря репрезентативному эмпирическому материалу, который адекватно объективирует закономерности бессознательной сферы, и системному подходу к его анализу мы смогли выделить в структурной организации психики линейные взаимозависимости в дополнение к вертикальным, установленным З. Фрейдом. Полученные результаты целиком вписываются в понятие «система».

       Слово «система» (греч.) означает целое, сложенное из частей; это совокупность элементов, находящихся один с другим в определенных отношениях и связях. Предвидится также структурированность каждого системного объекта. Неотъемлемым признаком всякой системы есть не только наличие связей и отношений между образующими ее элементами, но и неразрывное их единство. Целостность системы состоит во взаимосвязях с окружающей средой. Рассматривая психику как целостное системное образование, мы пытались раскрыть ее внутреннюю динамическую сущность, от понимания которой зависит прогнозирование поведения субъекта. Такой подход ориентирует исследование на раскрытие целостности объекта и механизмов, которые ее обеспечивают, на выявление многообразия взаимосвязей и сведения их в единую концептуальную систему, картину. Понятия и принципы системного подхода дают возможность фиксировать недостаточность старых, традиционных подходов в постановке и решении проблемы. Именно он, в отличие от деятельностного подхода к пониманию психики, способствует выявлению более широкой познавательной реальности.

       Модель внутренней динамики психики как итог научных обобщений материала групповой психокоррекции по методу АСПО, собранного на протяжении более 20 лет, представлена на рис. 1 (далее в ссылках – Модель). В основу Модели положено объективирование механизмов интрапротиворечий и психодинамики в рамках внутренней целостности психики.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Рис.1 Модель внутренней динамики психики

       Оценка конфликтов в социальных отношениях при таких условиях подвергается серьезным изменениям благодаря признанию того, что их динамической основой может быть непрерывная интрапсихическая борьба противоположных тенденций. Результаты системного анализа внутренней динамики психики показали сложность категории психического и разнообразие взаимосвязей между противоречивыми по своей сущности подструктурами, которые адекватно можно очертить понятием «антиномия», главным значением которого является единство и единение противоположных тенденций. Наше исследование убеждает, что именно такой характер имеют внутренние противоречия психики как целостной системы. Классический психоанализ дал нам понимание того, что, контактируя с внешней средой, психика выражает противостояние и противодействие (антагонизм). В Модели это отображают структурные компоненты, представленные по вертикали: «Ид» («Оно»), «Эго» («Я») и «Супер-Эго» («Сверх-Я»). Модель демонстрирует структуру психики в системном синтезе линейных (продольных) взаимозависимостей, объективирует сущностную противоречивость каждой подструктуры и одновременно их сочетание без возможности взаимного нивелирования, ликвидации какой-либо из таких «конкурирующих» сторон или их слияния. Именно взаимозависимости внутренних динамических характеристик психики отвечают философской категории «антиномия», что не исключает антагонизм известных «вертикальных» подструктур (по З. Фрейду). Поэтому в параметрах понимания противоречий психики есть отличие: «вертикальные» взаимозависимости наполнены антагонизмом, а линейные («горизонтальные») составляют единство конкурирующих сторон одного целого, которые никогда не исключают существование друг друга, симультанно не сливаются и одновременно предусматривают неразрывное и неизменное (устойчивое) объединение.

      Если сущность внешних противоречий поддается воздействию диалектического закона единства и борьбы противоположностей, то внутренняя противоречивость психики (интрапсихический конфликт) регулируется законом единства и объединения противоположностей. Для более точного понимания внутренней противоречивости следует прояснить значение философских категорий «внешнее» и «внутреннее».

      Внешнее выражает свойства предмета как целого и способы его взаимодействия с окружающей средой, а внутреннее – строение самого предмета, его состав, структуру и связи между элементами. В процессе познания внешнее, как правило, проявляет себя непосредственно и доступно для прямого наблюдения как свойство связи предметов, воспринимающихся эмпирически. Внутреннее обычно спрятано от внешнего наблюдения и может быть обнаружено только путем теоретического исследования, в процессе которого выводятся сущности и законы, недоступные для прямого наблюдения, – концепты. В таком понимании движение познания есть движением от наблюдаемого к таким феноменам, которые не поддаются прямому наблюдению, – к концептам. Причем внутреннее раскрывается через внешнее, которое есть способом выявления внутреннего. Благодаря внешним его проявлениям открывается возможность познания концептов.

      Внешнее отображается в разных символико-знаковых формах: бессознательное как разновидность внутреннего – в символах; сознательное – в знаках. Единство сознательного и бессознательного образует целостность психического.
Наиболее рельефно это безраздельное единение сознательного и бессознательного воплощает «Эго».

     В Модели внутренней динамики психики «Эго» рассматривается как базовая структура. Слабость «Эго» – в доминировании примитивных защитных механизмов, которые детерминируются глубинно-психологическими ценностями (ценностями инфантильного «Я») и имеют разнонаправленные тенденции: «к силе Я», «к слабости «Я» (см. рис. 1, стрелки 3 и 4). Условно можно утверждать, что за тенденцией «к силе Я» стоят ситуативные защиты, «к слабости Я» – базисные защиты. Одновременно они тесно взаимосвязаны: базисные задают направленность психики, ситуативные – поведение. На когнитивном уровне это интегрируется в «условных ценностях». Регрессивные проявления «Эго», которые свидетельствуют о его слабости: отсутствие толерантности к тревоге, неспособность управления своими импульсами, неразвитость каналов сублимации, слабость дифференциации себя и объектов (что можно отнести к неспецифическим аспектам слабости). Ригидность характера иногда ошибочно относят к силе, но, по нашему мнению, ни ригидность, ни «сверхлабильность» не есть признаками силы или слабости «Эго»: слабость «Я» порождается отступлениями от реальности. Одним из важнейших заданий развития и интеграции «Эго» есть синтез ранних и поздних интроекций, идентификаций в стабильное и целостное «Эго». Расщепление защищает «Эго» от конфликтов способами диссоциации или активной поддержки отдельно интроекций и идентификаций ярко выраженного конфликтного характера, независимо от степени их представленности в сознании.

    Привлекает внимание сходство подструктур психики, относящихся к сознательному, и подструктуры бессознательного (предсознательного), которые объединяются в «Эго», – их отношение изоморфно (рис. 1, вертикаль).

   Модель представляет собой универсум, охватывающий все основные подструктурные компоненты психики, из которых только одна следует «принципу реальности», а остальные – «принципу удовольствия». В современном научном мышлении понятие «универсум» все чаще приобретает смысл фиксированной системы. С точки зрения логики понятие «модель» базируется на отношениях изоморфизма и гомоморфизма, которые существуют между моделью и тем, что с ее помощью моделируется. Изоморфный, или гомоморфный, образ определенного объекта и есть его модель. Модель внутренней динамики психики основывается на отношениях изоморфизма (линейной зависимости).

     Если ограничиться взаимозависимостями внутренних характеристик психики с социумом (вертикаль), то это будет отвечать характеристикам гомоморфизма. Примером этого является символ, который отличается от знака характеристиками полизначности (символ соотносится с бессознательной сферой, а знак – с сознанием). Изоморфной же система называется в том случае, если между ее элементами, а также функциями, свойствами и отношениями существуют или могут быть установлены симметричные соответствия. На созданной нами Модели эти соответствия отличаются по характеру присутствия реальности: сознательное «стремится» находиться в объективных категориях реальности, бессознательное – в воображаемых, предвиденных (например, фотография и предвиденный по ней оригинал). Всякий изоморфизм есть гомоморфизмом, но не наоборот. Скажем, выделенные в Модели подструктуры приобретают реальность в поведении субъекта – именно в этот момент изоморфизм переходит в гомоморфизм (одна первопричина детерминирует вариативность поведения). В глубинной психологии принято рассматривать психику в трех аспектах – динамическом (как результат столкновения разнонаправленных психических сил), энергетическом (распределение и направленность энергии) и структурном. В нашей Модели имманентно присутствуют все три компонента. Динамический аспект представлен через взаимосвязи сознательного и бессознательного; энергетический – через отличие в направленности энергии либидо и танатос; структурный – через линейные взаимозависимости, которые отличаются от структуры психического по З. Фрейду. Структурный аспект существенно дополняет психоаналитическую трехкомпонентную структуру психики и раскрывает в ней особенности линейных зависимостей, важных для понимания сущности подструктур психического, имеющих противоречивый характер.

     Трехкомпонентная структура психики наглядно и функционально адекватно исследована в учебнике «Основы психотерапии»*. Особый интерес в контексте наших исследований представляет «Ид». Эта инстанция «функционирует в соответствии с первичными процессами (что диктуется принципом удовольствия – Т. Я.), ее содержание неупорядоченное, не подлежит причинно-следственным связям и временным зависимостям. Это иррациональная, диффузно-хаотическая и «аморальная» инстанция, живущая по принципу удовольствия, что проявляется в снятии напряженности при удовлетворении потребности».

     Понятно, что для выбора объекта удовлетворения потребностей необходим вторичный процесс, который помог бы соотнести потребности и реальность. В Модели такой объединяющей инстанцией для бессознательной сферы есть предсознательное, которое резервирует вытесненные импульсы, а соответственно, и владеет возможностями презентации бессознательного в сознании. Именно в предсознании бессознательное вербализируется и обеспечивается его «осведомленность» с нормативными ценностями, которые являются определяющими в контрольной функции «Супер-Эго». Последнее согласовывается с такой позицией: «Супер-Эго» подавляет стимулы «Ид», направляет на моральные цели. «Супер-Эго» обусловливает стремление к совершенству, формирует идеалы, моральные суждения и оценки». С этим мнением сложно не согласиться. Однако вспомним, что в этой работе есть утверждение: «Ид» не знает «отличий между реальностью и фантазией, ей известны только желания. Для «Ид» она сама – весь мир». То есть «Ид» самодостаточна. Возникает вопрос: для чего ей социально окрашенное «стремление к совершенству… идеалов»?

      Таким образом, в теоретических построениях обозначенной работы, как и вообще в литературе с глубинно-психологической ориентацией, нет соответствующего структурирования интрапсихического феномена. Этот пробел и призвана заполнить созданная нами Модель внутренней динамики психики. Она возникла как обобщение групповой психокоррекционной практики, в которой мы не можем исследовать сознательное отдельно от бессознательного, что характерно для академического подхода. Любой фрагмент практической психологии рассматривает человека целостно. Одновременно очень важно различать эти две сферы психики: сознательное имеет просоциальные цели, которые человек способен контролировать, сфера бессознательного (предсознательное) также упорядочена и имеет свою «цель», неосознаваемую субъектом. Именно в этом сознательная и бессознательная сферы гармонизируются, однако в диаметрально противоположных направлениях (рис. 1, стрелки 2 и 5). Эти две сферы функционируют не автономно, а имеют общность. Бессознательное «осведомлено» обо всем, что свойственно психике субъекта, поскольку оно «гомоморфно видит» содержание сознания. Сознательное же не может «видеть» содержания бессознательного, поскольку мешают защиты, с которыми связаны механизмы сопротивлений. Если в процессе психокоррекционной работы психолог затрагивает чувствительные аспекты психики субъекта, тот дает аффективную реакцию. Сопротивление – это внутренняя инстанция, обслуживающая «Эго» и «Супер-Эго» и имеющая имманентный характер. Эмпирически сопротивление никак не объективируется (это концепт), однако реакцию субъекта, детерминированную сопротивлениями, можно почувствовать (а также наблюдать): в определенный момент вся сущность субъекта будто требует: «стоп». Следует помнить о том факте, что процесс вытеснения и сопротивление действуют в паре: не бывает вытеснения без сопротивлений. Если бы не было сопротивления, целесообразность вытеснения была бы сомнительной: вытесненное содержание сразу могло бы вернуться в сознание. Таким образом, вытесненное «выпадает» из сферы сознания.

     Что же происходит с содержанием, которое сохраняется под блоком сопротивлений и не может войти в сознание? За вытесненным содержанием всегда стоит энергия, «приютом» для которой есть бессознательная сфера. Эта энергия сохраняет тенденцию к проявлению в сознании и поведении субъекта. Направленность бессознательного содержания одна: реализоваться (объективироваться) в поведении. Речь идет о бессознательном как об автономной инстанции, поскольку оно структурно-функционально организовано по примеру компьютера, целостно информировано (как о собственной сфере, так и о сфере сознательного), обслуживает себя без заметного участия сознания. Сознательное не существует без потенциально сознательного. «Понимая», что там, «наверху», есть «Супер-Эго» и механизмы сопротивлений, которые в явном виде не пропустят вытесненного содержания, сфера бессознательного актуализируется в процессе символизации, специфически маскирующем ее содержание. Бессознательное не представлено ни самому субъекту, ни объективному наблюдателю, который может познать его только через определенные проявления в жизни субъекта (сновидения, поступки, рисунки, фантазии). Итак, процесс символизации – это маскировка содержания бессознательного от цензуры «Супер-Эго» с целью обеспечения возможности его проявления в поведении. Любое содержание бессознательного не имеет санкций на прямой (не скрытый) выход в незашифрованном виде в сознательную сферу, то есть оно семантически закрыто. Содержание сознательного субъект при желании имеет возможность объективировать и познавать в любой момент.

     Как происходит процесс познания сферы бессознательного? Поскольку его содержание представляется в замаскированном виде, субъекту не обойтись без помощи объективного наблюдателя. Для познания бессознательного важной есть интерпретация, дешифровка его проявлений в поведении конкретной личности, что относится к профессиональным функциям психолога. Наиболее сложное из его профессиональных заданий – по отдельным проявлениям поведения раскрыть семантику символов и их системную упорядоченность, важную для выяснения особенностей личностной проблемы того или другого человека. Процесс дешифровки (интерпретации) требует целостного понимания бессознательной сферы психики. Содержательная структура символа многоуровневая, он объективно реализует себя не как наличие конкретного содержания, а как динамическая тенденция: он не дан, а задан. Толкование символа есть диалогической формой знания: смысл символа существует только внутри человеческого общения, вне которого можно наблюдать только его оболочку. Диалог, в процессе которого раскрывается содержание символа, может деформироваться ложной позицией интерпретатора. Противоположная крайность – поверхностный рационализм, ориентированный на воображаемую (иллюзорную) объективность и четкость «окончательного» толкования, нивелирующего диалогический момент, снижая сущностные характеристики символа как динамической системы, который дает возможность познания направленности энергетики субъекта.

      Символ – знак, признак опознания; он есть образом, который взят в аспекте своей знаковости, знаком, наделенным всей многозначностью трактовки образа. Предметный образ и глубинный смысл выступают в структуре символа как два неразделимых полюса. Символ выражает содержательную глубину, перспективу образа; его нельзя дешифровать прямыми усилиями разума, он неотделим от структуры образа и не существует в форме какой-то рациональной формулы, которую можно из него выделить. Главное отличие символа от знака состоит в том, что знак отображает единичное явление, а символу присуща многозначность. Символ через частичные проявления способствует раскрытию целостной картины. Например, мифологическое мировосприятие предполагает неразделимую (недифференцированную) идентичность символической формы и ее смысла, что исключает всякую рефлексию над символом. Толкование символа есть в определенной степени переходом от абстрактного к конкретному. Абстрактное – это «узость», однобокость знания, движение от менее к более содержательному. В отличие от знаковой системы символ всегда несет эмоциональную нагрузку, указывая тем самым на принадлежность к сфере бессознательного. Слово же как абстрактный знак приобретает эмотивный заряд, синтезируясь с символом, а без такой связи оно выполняет только информативную функцию. Поэтому при определенных условиях слово может превращаться в символ. И чем больше оно в общении имеет символический оттенок, доступный сознательному восприятию, тем более интересным (эмоционально живым) становится само общение. Символ же сам по себе сильнее знака не только эмоциональным зарядом, но и внутренней синтезированностью семантического разнообразия, способностью симультанного выражения содержания как сознательной, так и бессознательной сфер одновременно со всеми противоречивыми их взаимосвязями (в соответствии с подструктурами Модели).

      В процессе символизации действуют механизмы, на которые впервые обратил внимание З. Фрейд в своей интерпретации сновидений: сгущение, смещение, намек. Психоанализ рисунков дал возможность дополнить этот перечень, а именно: гиперболизация, минимизация, количественные маскировки, схематизация, нарушение физических закономерностей предметов (отсутствие или искривление отдельных их частей), неестественный синтез их качеств, компиляция отдельных их элементов, локализация, генерализация и др. Наиболее ярко действие обозначенных механизмов проявляется в процессе анализа рисунков. Именно эти механизмы способствуют проявлению содержания бессознательного «вовне».

      Бесспорно, содержание психики субъекта сохраняется на бессознательном уровне. Мы осознаем только фрагмент нашей активности в тот или иной момент, но в целом совокупность социально-перцептивной информации остается в бессознательной сфере. Учитывая это, кажется неоправданным обвинение в адрес З. Фрейда относительно того, что он преувеличивал роль бессознательного. Оппоненты ученого утверждали, что все неосознаваемое не существует. Однако говорить можно скорее о несуществовании сознания, которое актуализируется только фрагментарно, а все остальное содержание находится в потенциально сознательном состоянии. Потенциально осознаваемое – это то, что не осознается в актуальный (текущий) момент. Именно такое содержание психики человека, которое не противоречит цензуре «Супер-Эго», не вытесняется и может сохраняться на уровне потенциально сознательного, а его проявления не актуализируют сопротивления. Это содержание может легко переходить в сознание под влиянием потребностей (внешних или внутренних). Бессознательное же, то есть существование определенного содержания, которое поддавалось вытеснениям и сопротивлениям, характеризуется связью с «Ид» (с влечениями) и не имеет возможности прямолинейно объективироваться в сознание субъекта, хотя вытесненному всегда присуще потенциальное стремление заявить о себе «вовне». Реализация такого стремления становится возможной именно благодаря процессу символизации. Другими словами, процесс символизации «идет навстречу» стремлениям вытесненного содержания проявиться «вовне». В этом случае функционально действуют «вертикальные» зависимости между подструктурами Модели. «По горизонтали» ведущим механизмом в объективации нереализованных инфантильных потребностей является механизм замещения. Проявления бессознательного на обеих «осях координат» (рис. 1) можно наблюдать в процессе психоанализа комплекса тематических рисунков.

      При условии спонтанного рисования образ синтезировано выражает одновременно сознательное и бессознательное автора. Наиболее важным требованием к профессиональной работе психолога является целостность познания. Поэтому, анализируя рисунки, мы в процессе диалога с их автором стремимся осуществить анализ и синтез сознательных и бессознательных аспектов его психики. При этом берется во внимание функциональное отличие между сознательным и бессознательным.

     Передавать сложное психологическое содержание бессознательного в рисунках не учили никого и никогда. У каждого индивида этот процесс неповторим. Если взять во внимание генезис, можно прийти к выводу, что уже дети могут передавать в рисунке символизированное психологическое содержание, которое базируется на рефлексии, самосознании и самоотображении. Как мы предполагаем, эту способность к образной передаче содержания обеспечивает (и способствует ее развитию) врожденный инстинкт – архетип. В нашем понимании это психодинамическая тенденция, способствующая развитию умений и навыков репрезентации в образной форме сложного психологического содержания и упорядочению внутреннего мира субъекта в целом.

      Целостность психики и взаимосвязь сознательной и бессознательной сфер обеспечивается адаптацией архетипных символов к просоциальному и одновременно индивидуально неповторимому опыту субъекта. Поэтому за счет фиксаций прошлого опыта архетипная символика у каждого человека имеет индивидуально неповторимую окрашенность. К примеру, с помощью пиктографического письма человек передавал эмоциональные состояния, связанные со страхом перед молнией, громом и т. д. С нашей точки зрения, способность к отображению в образах и символах психологического смысла индивида передается именно с генотипом. Анализируя рисунки, мы убеждаемся в сложности процесса передачи неосознаваемого содержания и семантических взаимосвязей между отдельными символическими элементами. Сознание никогда не «справится» с таким заданием. Возьмем, к примеру, феномен сомнамбулизма: если человека, который находится в таком состоянии, привести в себя, он может упасть. На эти особенности проявления бессознательного психолог должен обращать внимание и тщательно изучать его закономерности.

       Мы не сторонники тестовой интерпретации рисунков, поскольку фактически это есть процессом перевода символического характера рисунка в знаковый, что диктуют стандартизированные формы его толкования. Согласно тестовой интерпретации, всякий символ превращается в знак. Почему? Приведем три основные причины: во-первых, в этом случае не учитывается видение образа самим субъектом, во-вторых, нивелируется многозначность интерпретации, в-третьих, остаются без внимания логические взаимосвязи (ассоциации) между отдельными образами и их элементами. Тестовая интерпретация рисунка порождает артефакты, поскольку не учитывает сущностные характеристики бессознательного. Психолог в таком случае перестает быть интересным для автора рисунков, поскольку такую интерпретацию он при желании может осуществить и сам. Символичность рисунка состоит в том, что он может рассказать больше, чем автор сознательно вкладывает в его семантику. Для психолога-практика первостепенное значение приобретает его профессиональная способность понимать символический характер бессознательного и уметь дешифровать его, выявляя взаимосвязи между элементами выделенных образов. Сознательное оперирует абстрактными знаками – словами, бессознательное – образами, имеющими символический характер. Работая с рисунками в психоаналитическом ракурсе, мы убеждаемся в том, что имеем дело не просто с образами, но с символами. Символ, как уже отмечалось, не выражает содержания прямолинейно и однозначно. Образная канва расходится с семантической, смысловой – и в этом роль и функции символа как такового. Символ всегда многозначный и семантически емкий. Поэтому, принимая во внимание образный и символический характер содержания бессознательного, очень важно работать с визуальным материалом, порожденным спонтанной активностью руки субъекта, которая целостно объективирует содержание психики.

      Итак, сознательное и бессознательное функционируют по разным законам, выражающим сущность антиномии между этими подструктурами психики. Они есть противоположностями одного целого и одновременно эквивалентными и ориентированными на сохранение этой целостности, хотя и разнонаправленными по ориентации на ценности (см. Модель). Эти две подструктуры (сознательное и бессознательное) не существуют друг без друга, а познание одной из них не может быть полным без учета специфических особенностей влияния другой подструктуры. На наш взгляд, именно несоблюдение этого постулата обусловливает слабость практической психологии. Сознание и бессознательное семантически настолько близки друг к другу, насколько и далеки – вот в чем сущность взаимосвязей между ними.

Функциональные особенности двух подструктур психики приведены в табл. 1.

Таблица 1.

Сознательное	Бессознательное
Действия имеют целенаправленный, рациональный характер	Имеет иррациональный характер
Первично детерминировано внешней деятельностью и только потом проходит процесс интериоризации, выражаясь в мыслях и идеях	Детерминировано внутренними механизмами; репрезентируется преимущественно образами фантазии, которые имеют символический характер
Ориентируется на выработанные обществом ценности	Ориентировано на глубинно-психологические ценности
Охватывает отношение субъекта к самому себе через ценности, свойственные самосознанию	Базируется на условных ценностях, которые так же неосознаваемы, как и их отношение к идеализированному «Я». Наличие условных ценностей познается опосредствованно, через ожидания субъектом подтверждения достоинств «Я»
Причастно к самопознанию	Имеет ограниченные возможности самопознания
Преимущественно опосредствовано опытом познания других людей	Поддается познанию в процессе психоанализа материала собственного поведения
Есть субъективным образом объективного мира	Есть объективным образом субъективного мира личности
Отображает в духовной жизни субъекта интересы и представления разных социальных групп, классов, наций, общества в целом	Отображает инфантильные интересы «Я», стремится при участии коллективного бессознательного завершить нереализованные потребности детства
Является носителем морали	Базируется на вытеснениях в бессознательную сферу содержания, которое не отвечает морали
Толкуется как особенный, высший уровень логической упорядоченности психической деятельности субъекта	Есть формой регрессивного, инфантильного способа самоорганизации, подчиненной «иной логике»
Подразумевает рациональность действий и их последствия	Имеет спонтанный характер активности
С самого начала есть общественным продуктом	Стимулировано влечениями «Ид», имеет интрасоциальный характер
Имеет тем более высокий уровень, чем больше человек способен к самоотчетности	Имеет тем более низкий уровень, чем меньше оно вербализировано
Имеет фокус и периферию («учение о доминанте»)	Есть носителем ценностей инфантильного «Я»; фокус и периферия синтезируются на латентном уровне
Имеет разные уровни понимания (саморефлексии)	Возможна разная мера познаваемости
Находится в сложном взаимодействии с бессознательным	Находится в сложном взаимодействии с сознательным
Содержание выражается с помощью знаков	Содержание выражается скрыто, подтекстно и символически
Подвластно законам времени, пола и пространства	Функциональные особенности содержания – вне времени, пола и пространства
Содержание преимущественно сохраняется в потенциально сознательном и может актуали-зироваться волевым усилием	Процесс объективации содержания сдерживается сопротивлениями и психическими защитами, отсутствует прямой переход в сознание

     Как видно из табл. 1, сознательное и бессознательное есть проявлениями одной и той же реальности – психики, и одновременно имеют разные функциональные характеристики. Следовательно, по принципу дополнительности (подобно квантовой физике) познание бессознательного нуждается в других методах (по сравнению с сознательным), которые могли бы воспроизводить целостную картину психики с учетом линейных взаимозависимостей ее подструктур.
Глубинно-психологическая интерпретация отвечает принципу дополнительности, поскольку она способствует выявлению логики бессознательного на эмпирической конкретике: ее определяют линейные взаимосвязи (ассоциации) между образами и их элементами. Логика бессознательного формируется внеопытным путем, и ей свойственны вневременные параметры. Термин «вне времени» согласовывается с понятием архетипа, который способствует символизации содержания бессоз-нательного и передается из поколения в поколение как инстинкт, связанный с коллективным бессознательным.
Бессознательному (предсознательному), формирующемуся при участии вербальных средств, свойственна системная упорядоченность, которая наиболее рельефно проявляется в базисных, личностных защитах, в противовес защитам ситуативным, ведущей функцией которых есть «адаптация» субъекта к социально значимой ситуации. Однако следует помнить, что обе разновидности защит не только взаимосвязаны, но и не существуют друг без друга. В отличие от сознательного, бессознательное существует не только вне времени, но и вне пола. Бессознательное («Ид») не знает пола, ему известны только желания субъекта, которые первоначально подчинены «принципу удовольствия» и, реализуя его, стремятся перебороть (игнорировать) интервалы времени. Например, девочки играют преимущественно куклами, мальчики – машинками, однако это еще не есть свидетельством их ориентации на свой пол. Вероятнее всего, архетипический образ приемлемых действий обусловливает выборочную активность на объекты идентификаций. Мы склонны считать, что до 2 – 3-летнего возраста проводником к сознательной активности является архетип, и активность бессознательного сначала стимулируется не полом, а эмоциональной значимостью событий, которые ребенок переживает в контексте индивидуальных идентификаций (переносов, замещений) и биологических потребностей. Если для мальчика значим отец, он будет повторять его занятия; если не значим (конфронтирующий), – может проявлять активность, приближенную к действиям матери. Для бессознательного значимость события является более весомым фактором, чем количественные показатели или половые признаки, которые в дальнейшем имманентно переходят в предсознательное. Бессознательному присущи глубинно-психологические ценности, которые семантически его структурируют и упорядочивают, что обусловливает направленность энергетики. И здесь есть заметное отличие. Если для сознательного это идеал «Я» (см. Модель, стрелка 2), который может сознательно очерчиваться, определяться, то для бессознательного – идеализированное «Я» (там же, стрелка 6), опирающееся на условные ценности детства. То есть если в детстве для субъекта была более важной близость к матери, то специфика их отношений может перейти в условную ценность, которую субъект невидимо для себя будет реализовывать с людьми противоположного пола. При этом только отдельные психологические черты матери могут заменять ее персону (отрыв от объекта идентификации) и играть ведущую роль в поиске субъектом спутницы жизни. При таких условиях его активность определяется неосознаваемой ценностью поиска объекта, подобного матери (или отцу), с целью воспроизведения (оживления) желаемых психических черт и эмоций, которые их единили. В рисунках это может передаваться солнышком, символизирующим тепло, уют, защищенность.
Бессознательное (предсознательное) своими символическими приемами находится вне физической реальности, которая им отвечает. Если придерживаться основного тезиса, что бессознательное – это не материальная реальность, становится понятным, что в бессознательном существует множество образных (идеальных) комбинаций. За счет символизации содержания образ может смещаться, сдвигаться в пространстве, искривляться в отдельных частях, сгущаться, схематизироваться, гиперболизироваться или минимизироваться или использовать прием вуалирования смысла через противоположные образы («от противного»). Содержание бессознательного может передаваться таким механизмом, как «намек», который пользуется рядом других средств: отсутствием в образе отдельных частей или искусственным присутствием элементов другого образа. Как намек может использоваться цвет или количественные характеристики образа, гиперболизация. Замещение либидного объекта может осуществляться по одной черте, которая была значима в формировании инфантильных ценностей субъекта. Поэтому психологу-практику важно научиться выявлять логическую (ассоциативно-образную) цепочку, которая ведет к инфантильным истокам (глубинным ценностям); к детству, поскольку благодаря силе фиксации эти компоненты энергетически потентны. Амнезия опыта детства делает невозможным его репродукцию. Механизмы, сформировавшиеся в этот период, срабатывают на латентном уровне, но не теряют императивного влияния на психику на протяжении всей жизни, маскируя инфантильную значимость актуальностью ситуаций, в которых субъект находится в социуме. Сознательно воспроизводятся только отдельные фрагменты, которые в воображении субъекта трудно ассоциируются с инфантильными детерминантами, поэтому связь их с детством не поддается самостоятельному выявлению. Благодаря профессиональной помощи психолога можно актуализировать целостные проявления психики. Бессознательное, сохраняя инфантильную направленность активности, пробивается на поверхность сквозь тернии сопротивлений фрагментарно, задание же психолога «размягчить» и раздвинуть эти сопротивления. Учитывая их особенности, психологу необходимо обращать внимание на системные характеристики бессознательного. Чем лучше он умеет работать с защитной системой субъекта, тем в большей степени может объективировать важный поведенческий материал, который поддается анализу в аспекте выявления в нем логических взаимосвязей (проявлений бессознательного). Хаос царит только в «Ид». Все вытесненное прошло этап вербализации, ведь это одно из условий цензуры «Супер-Эго». Бессознательное – это не только тьма. Энергетика «Ид» (где царит хаос) опосредствованно пробивается к жизни (к проявлению в действии) через предсознательное, обеспечивая его энергетически. Но поскольку обе категории касаются содержания, которое существует вне сознания субъекта, мы объединяем их общим термином «бессознательное» и динамически понимаем как одну инстанцию. Психика характеризуется целостностью, поэтому в профессиональной деятельности психолога-практика важно учитывать взаимосвязи между сферами сознания и бессознательного. При этом следует выделять категорию потенциально осознаваемого, сохраняющегося на бессознательном уровне. Бессознательное дает приют сознательному. Связи между ними очень тесные, хотя и противоречивые, а линейные зависимости отвечают характеристикам антиномии, тогда как структура психики по З. Фрейду – антагонизму.
З. Фрейд в трехкомпонентной структуре психики отобразил антагонизм взаимосвязей между разными психическими подструктурами «по вертикали». Аналогичным образом вертикальные подструктурные взаимосвязи подал также А. Менегетти. Нас интересуют природа линейной, энергетической направленности психики и её противоречивый характер, который приводит к непродуктивному расходу энергии и нейтрализации активности субъекта.
Феномен антиномии противоречит принципу антагонизма, свойственному подструктурам психики при выявлении «вертикальных» взаимозависимостей. Находясь под влиянием фрейдовского понимания трехкомпонентной структуры психики, ученые не уделяли достаточного внимания линейным («горизонтальным») зависимостям подструктур психического.
Под влиянием классического психоанализа психологическая наука ограничивала видение структурных взаимосвязей в психике только «по вертикали», не оставляя места для сугубо внутренних динамично-линейных взаимозависимостей ее подструктур. Вследствие этого приобрело устойчивое значение понимание функций «вертикальных» защитных психологических механизмов. Санкционируя «теоретический взгляд» на внутреннюю динамику психики, мы поднимаем проблему раскрытия системы защит субъекта, которая срабатывает «по горизонтали». Горизонтальные характеристики защитной системы имеют базовый характер и детерминируются глубинно-психологическими ценностями, имеющими связь с логикой бессознательного («иной логикой»). Мы убеждены, что между «горизонтальными» и «вертикальными» зависимостями существует единство и единение и невозможность взаимоисключения, взаимонивелирования и слияния.
Функциональными особенностями линейных взаимосвязей и взаимозависимостей есть то, что эти подструктуры не претендуют на уничтожение и отрицание друг друга. Остановимся более подробно на классической схеме, которая отображает антагонистические взаимосвязи «противостояния» между разными подструктурными компонентами психики только «по вертикали»: «Эго», «Супер-Эго», «Ид» (табл. 2.2).
«Супер-Эго» пытается вытеснить побуждение активности «Ид», а «Ид» стремится пробиться и господствовать в «Я». Раскрытие линейных взаимосвязей между психическими подструктурами на уровне внутренней динамики психики предусматривает отчуждение (с научной целью) от актуальных взаимосвязей субъекта с социумом. Иначе говоря, понимание линейных взаимосвязей предусматривает как отчуждение субъекта от момента актуального взаимодействия с социумом, так и наличие в нем «вертикальных» зависимостей.

Таблица 2.

Название подструктуры	Происхождение	Способ образования	Функции
«Ид»	Генетически обусловлена	Врожденная	Удовлетворение потребностей
«Эго»	Из индивидуального опыта	Отделение от «Ид»	Удовлетворение потребностей, контроль над инстинктами, сохранение организма, мышление, согласование требований всех подструктур
«Супер-Эго»	«Супер-Эго» родителей	Идентификация с родителями, интроектирование социальных норм	Совесть, самонаблюдение, формирование идеалов. Контроль поведения со стороны общества

      Таким образом, созданная нами Модель дополняет психоаналитическую структуру психики («Эго», «Супер-Эго», «Ид»), которая, учитывая взаимосвязи субъекта с социумом, оставляла психодинамику на уровне внутренней самоорганизации. Этого нельзя сказать о практическом аспекте психоанализа, который предусматривал выявление ассоциативных связей в процессе свободных ассоциаций индивида, их логику («горизонталь»).
Познание бессознательного становится возможным благодаря инвариантности, итеративности и неизменности его проявлений. Поведение субъекта часто подчинено закону вынужденного повторения по большей части неудачных, драматических фрагментов жизни, что актуализирует у него чувство неполноценности (рис. 1, стрелка 3).
В то же время в результате приспособления к текущей ситуации, которая нередко используется с целью маскировки рискованного для достоинства «Я» содержания, проявления поведения могут каждый раз варьироваться. Так же вариативны проявления бессознательного: его содержание каждый раз другое, оно может приобретать самый разнообразный вид, делая невозможным прямолинейное проявление своего содержания в поведении. Этому способствует и образность форм проявления содержания бессознательного, которая благодаря символам может маскировать его инвариантную природу палитрой многозначности поведенческих проявлений. Однако среди бесконечных вариантов можно выделить устойчивое, неизменное. И эта устойчивость обнаруживается прежде всего в характере взаимосвязей между отдельными элементами спонтанного поведенческого (образно-графического) материала субъекта.
На чем же основываются взаимосвязи, которые объективируют содержание бессознательного? Глубинное познание ведет к определенному фиксированному, инфантильному моменту, с которого началось формирование системных характеристик бессознательной сферы. Первостепенное значение приобретает факт инфантильного влечения к родителям, ведь первый опыт эмоционального контакта ребенок получает именно в семье. Особенно весомым есть контакт с матерью – он всегда непревзойденный по эмоциональной силе влияния, ведь как мальчик, так и девочка свое первое эмоционально-чувственное притяжение ощущают именно к матери. И хотя субъект не осознает значимости чувственного контакта с матерью, он лишь невидимо способствует формированию механизмов поведения, играющих решающую роль в определении характерных для идеализированного «Я» ожиданий субъекта. На этом фоне формируется амбивалентность чувств по отношению к значимым людям, а благодаря замещениям и перенесениям человек не может избавиться от такой противоречивости всю жизнь. Более того, отношения ребенка с обоими родителями нагружены первичными либидиозными притяжениями эдипального характера, проявление которых в поведении разных людей индивидуально.
С точки зрения практической сущности психоанализ построен на выявлении в эмпирическом материале линейных («горизонтальных») взаимосвязей. В структуре психики, предложенной З. Фрейдом, внимание сосредоточено на «вертикальных» взаимосвязях. Вместе с тем «вертикаль» дает возможность констатировать лишь отдельные факты проявления бессознательного и невозможность определить его логическую упорядоченность в целом. Кроме этого, по одному акту поведения субъекта бессознательное трудно отделить от сознательного в результате их симультанного слияния. Внутренняя организация «линейной структуры» психики возможна в познании только при условии анализа поведения в его системной упорядоченности. Поэтому мы не приверженцы кратковременных психокоррекционных занятий, ведь в таких условиях специалист получает лишь фрагментарный поведенческий материал, которого недостаточно для установления в нем внутренних логических связей, характеризирующих содержание бессознательного.
Распознавание «иной» логики происходит именно при установлении системных связей, однако каждая из горизонтальных линий, которые мы смогли обнаружить как подструктурные компоненты (см. Модель), сама по себе является противоречивой. В целом Модель иллюстрирует единство противоречий, которые не нивелируют друг друга. Содержание сознательного в основном сохраняется в потенциально осознаваемом состоянии. Поэтому каждая линия на Модели имеет два направления, например, к идеалу-«Я», к перспективам (стрелка 2) и к ценностям прошлого опыта, часто драматического (стрелка 1). Это противоречие присуще самой инстанции сознательного. Происходит «перетягивание каната» (энергетики) к «прошлому» или к «будущему», при этом хуже всего субъект осознает реальность «здесь и сейчас». Вторая линия снизу отображает бессознательную тенденцию к ценностям идеализированного «Я» (стрелка 5); в другую сторону (стрелка 6) иллюстрирует тенденцию к глубинно-психологическим ценностям инфантильного порядка, истоки которых, как уже было сказано, связаны с Эдиповым комплексом. Все эти противоречия присущи подструктурам, которые функционируют в пределах сознательного или бессознательного. Заметим, что эти инстанции не противостоят одна другой – «пространство» между ними заполнено системой психологических защит. А отсюда вытекает вывод: чем меньше будет автоматизированных психологических защит, тем быстрее сознательная и бессознательная сферы гармонизируются на реалистических началах, и чем больше они выражены, тем благоприятнее условия для гармонизации психики на основе социально-перцептивных искривлений (субъективная интеграция психики).
В процессе психокоррекции выявляются дисфункции психики, которые обусловливают направленность активности субъекта в сторону инфантильных, глубинно-психологических ценностей (рис. 1, стрелки 3 и 5). Поэтому нужно помнить: чем в меньшей степени выражено идеализированное-«Я» субъекта, тем больше он имеет шансов приблизиться к идеалу-«Я».
Такую идеализацию каждый раз обеспечивают психологические защиты, опирающиеся на условные ценности, маскировка которых и осуществляется путем отступлений от реальности. Механизмом ситуативных психологических, так же как и базовых, защит является генеральный механизм «от слабости к силе» (стрелка 4). В целом, защиты опираются на когнитивную их инстанцию, которая синтезирует как условные, так и нормативные ценности субъекта. Ситуативные защиты, хоть и функционируют «по вертикали», однако находятся в неразрывной взаимосвязи с базовыми защитами, а поэтому вместе с ними подчиняются тенденции «к силе» (стрелка 4). В это же время можно выделить линейность взаимосвязей, которую выражают базовые, или личностные, защиты. В отличие от ситуативных они призваны обеспечить реализацию ценностей инфантильного «Я» (стрелка 5). Их семантическую сущность можно установить путем определения логики бессознательной сферы субъекта, которая является «иной логикой» по сравнению с логикой сознательного. Поэтому условно можно сказать, что за логикой сознательного стоят ситуативные защиты, а за логикой бессознательного – базовые. Противоречивость этих двух логик обусловливает слабость «Я» субъекта (стрелка 3). При выраженной личностной проблеме стрелка 3 становится сплошной, что означает ее доминирование над стрелкой 4 (пунктир пропадает, внутреннее противоречие «Я» обостряется). Итак, оба вида защит пытаются интегрировать психику (при участии социально-перцептивных искажений) в одном направлении – «к силе». Однако ситуативные защиты, опираясь на логику сознания и на реальную ситуацию, подчиняются принципу реальности, а базовые призваны завершить «дела детства» (инфантильные ценности «Я»), поэтому связаны с принципом удовольствия. Тем не менее, учитывая взаимосвязь этих разновидностей защит и то, что ситуативные защиты являются одновременно способом реализации базовых, результатам их общего функционирования всегда присуще отступление от реальности, что порождает необходимость субъективной синтегрированности психики. Различие между ними состоит в том, что ситуативные защиты не имеют отдельной системной организации, они служат одновременно сознательному (его логике) и базовым защитам (логике бессознательного). Логику бессознательного еще можно очертить как скрытое содержание (смысл) социально окрашенных поступков, которое противоречит их просоциальности в результате эгоистической и инфантильной сущности.
Степень выраженности личностной проблемы отображена в динамике стрелок на Модели: стрелка 6 приобретает непрерывность; стрелка 1 («к прошлому») также становится сплошной и продолжается вправо, а стрелка 2 становится пунктирной и сокращается вправо к минимуму.
К тому же Модель сохраняет «вертикальные» противоречия подструктур («Супер-Эго», «Эго», «Ид»), описанные З. Фрейдом. Аналогичным способом вертикальные подструктурные взаимосвязи отобразил также А. Менегетти (см. рис. 2).
В объективации этих вопросов может помочь лишь процессуальная психодиагностика, но не формальная, как при традиционном подходе к познанию. Процессуальная психодиагностика предусматривает постоянное единение диагностики с психокоррекцией.

 

     Таким образом, Модель внутренней динамики психики отображает тот факт, что зарезервированная из инфантильного периода жизни энергия дает рецидивы в поведении путем действия защитных механизмов замещения, компенсации, сублимации на протяжении всей жизни (линейная динамика). На эти явления нужно обращать внимание на уровне понимания функциональных характеристик защитных механизмов, которые деструктируют просоциальное направление поведения субъекта на пути стремления «к силе», действием тенденции «назад, в детство». Сформи-рованные защитные механизмы питаются энергией, направление которой не дано, а задано фиксациями инфантильного периода развития субъекта. Все это определяет характер его эмоциональной сферы. Поэтому психолог-практик должен быть внимательным к спонтанным проявлениям эмоций, ведь они являются первыми и надежными вестниками содержания бессознательного. Засекречивание содержания бессознательного состоит в латентности формирования системных характеристик и его логической упорядоченности. «Логика бессознательного», которая стоит за базовыми, личностными защитами, формируется на латентном уровне внеопытно. Такой логике невозможно рационально научить – это процесс синтеза индивидуального опыта субъекта (социализации) с тенденциями к завершению его инфантильных потребностей, который осуществляется за пределами сознания. Однако сознательное и бессознательное не разделены жестко – они тесно взаимосвязаны и действуют синергично, о чем свидетельствует уже сам факт существования категории потенциально созна-тельного. Психолог-практик должен помнить, что познание бессознательного невозможно без установления связей между сознательным и бессознательным. З. Фрейд в этих вопросах делал ставку на сознательное. Весь его психоанализ построен на том, чтобы ввести вытесненное содержание в сознание, сделав его таким образом узнаваемым и понятным для субъекта. Путь построения логической цепочки, которая ведет к первопричине симптома болезни (с целью осознания его индивидом и выздоровления), выдался Фрейду «царским путем».
З. Фрейд выходил из того, что сознательное требует помощи, ведь оно «не хозяин даже в собственном доме». Сознательное в контексте бессознательного, говорил он, похоже на всадника, управляющего конем. До определенного времени конь слушается, а потом императивно декларирует свои права. По силе конь превосходит всадника, и он не может его укротить, однако и избавиться от него не хочет. Бессознательное помогает сознательному сберечь «титул хозяина», и всадник находит компромисс: незаметно для себя выдает желания «коня» за свои собственные. Безболезненность и невидимость (неосознанность) компромиссной «правды» обеспечивают субъекту психологические защиты, поэтому процесс их коррекции достаточно сложный. Психологические защиты, хотя и дорогой ценой (отступами от реальности, селекционированием и искривлением информации, ее пропусками, построением иллюзий и т. д.), все же обеспечивают процесс субъективной синтегрированности психики при наличии ее объективной дезинтегрированности. Это означает, что желания инфантильного «Я» (рис. 1, стрелка 5) маскируются, содействуя процессу субъективной интеграции психики в контексте просоциальных целей субъекта. Психологические защиты (ситуативные и базовые) интегрируют сознательную и бессознательную сферы в симультанный процесс, поэтому актуальное поведение индивида выражает их в единстве. Поскольку бессознательное энергетически более сильное, материальная (объективная) реальность нередко подменяется желанной субъективной. Таким образом, создаются условия, при которых сознательное «Я» незаметно для себя хочет того же, что и инфантильное «Я». В этом состоит сущность антиномии взаимосвязей между подструктурными компонентами Модели, которые сами по себе являются противоречивыми, однако существуют в этих противоречиях. Психологические защиты камуфлируют компромиссное, рискованное для просоциального аспекта «Я» содержание, маскируют его защитным «туманом».
Профессионализм психолога-практика состоит в умении развенчать иллюзию, порожденную инфантильными интересами «Я» субъекта (которые прячутся за просоциальными целями), и прогнозировать деструкции психики, обусловленные императивной тенденцией «к прошлому», к инфантильным ценностям «Я», что является причиной его слабости и актуализирует чувство неполноценности. Субъект при этом может мечтать о карьере, личностном росте, и не видеть, что он душой, сердцем и разумом работает на закономерность «вынужденного повторения» прошлых драматических переживаний, которые поглощают его энергетику. Ситуативные защиты, ориентированные на просоциальный характер актуальной ситуации, пытаются, не теряя «инфантильного интереса» (за которым стоит базовая защита), реализовать просоциальную направленность субъекта в контексте «логики сознательного». Принимая это во внимание, можно установить взаимосвязь между базовыми (за которыми стоит «иная логика», логика бессознательного) и ситуативными защитами. В рисунках это нередко символизирует изображение пропасти, из которой человек пытается выбраться. Постоянное непродуктивно-драматическое повторение поведения создает лишь иллюзию силы. Вспомним образ Иисуса Христа, который помогает человеку снова и снова переживать события, связанные с эмоциональными потерями. Например, некоторые люди часто выставляют свои драматические переживания напоказ как знак собственного достоинства, силы, как героизм. И со временем это может приобретать парадоксальную форму «удовольствия от страданий». Однако в процессе психокоррекции, которая призвана гармонизировать личность, она учится видеть социально-перцептивную реальность и освобождается от инфантильного следования принципу удовольствия.
Обозначенные спорные тенденции завуалировано отображаются в символе, который имманентно выражает суть интрапсихической реальности. Психологи-практики должны уметь познавать бессознательное и дешифровать его символические формы и специфику выражения содержания «иной логики» по сравнению с логикой сознательного. Это дает возможность освободить последнюю от неоправданного подчинения инфантильным ценностям «Я», которое вследствие приоритетности феномена прошлого над настоящим и будущим придает поведению субъекта регрессивный характер.
Спорна и сама сущность символа: с одной стороны, он пытается быть узнанным и расшифрованным, чему способствует просоциальный характер образов фантазий, а с другой – с целью самосохранения должен в такой же степени быть зашифрованным (замаскированным), невидимым, неузнаваемым. На помощь последнему и приходит архетип (инстинкт): он «знает», как это бывает с использованием сверхиндивидуального опыта. Этот опыт, независимо от глубины познания, никогда не станет добычей ни сознания субъекта, ни объективного наблюдателя (психолога). С помощью «шифрования» символ сохраняет принцип целесообразности, который открывается в процессе интерпретации поведенческого материала субъекта. Однако с функционального взгляда то, что «может делать» и чем «владеет» архетип, познать сложно. Мы можем видеть только результат и выстраивать теоретические гипотезы. Таким образом, можно утверждать, что коллективное бессознательное сохраняет свою автономию и абсолютную познавательную неприкосновенность вне контекста целостной психики субъекта, что снова означает противоречие: с одной стороны, коллективное бессознательное имеет сверхиндивидуальный характер, а с другой – не существует без индивида.
Итак, архетип без индивида функционально (а не теоретически) существовать не может, а инстинкты продолжения рода («либидо») и смерти («танатос») являются в архетипной символике ведущими. Коллективное бессознательное, с одной стороны, автономно, с другой – максимально связано с психикой конкретного человека, поскольку с помощью архетипа оно служит определению содержания бессознательной сферы субъекта. Можно утверждать, что в процессе психокоррекции остается непознанной процессуальная сущность функций архетипа, которому обязана презентативность сферы бессознательного, что может быть раскрыта в условиях целостного анализа символического материала при участии специалиста.
Архетип визуализирует бессознательное не диффузно, а под влиянием глубинных ценностей субъекта(рис. 1, стрелка 5) с использованием символов из арсенала коллективного бессознательного, которые синтезируются с индивидуальным опытом субъекта.
Таким образом, в том, что человек «рассказывает» о своей «глубинно-психологической драме» в психорисунке, следует благодарить именно архетип как «грамматику» выражения содержания бессознательного с помощью визуальных способов. Если язык – это система знаков, то коллективное бессознательное обслуживает система символов, воплощающих в себе определенную, хотя и ретроспективно ориентированную, функцию презентации фаллической сферы жизни индивида, на которую (по сравнению с другими влечениями – к свободе, собственности, самосохранению) общество накладывает строжайшее табу, которое существует вне границ конкретной культуры людей. Возможно, в иерархии влечений инстинкт продолжения рода играет ведущую роль именно потому, что «чувствует» самую большую угрозу, а может, потому, что от него зависит существование всех других влечений (ведь, если не будет живого существа – не будет других инстинктов, в том числе и архетипа). Это, очевидно, и объясняет тот факт, что среди арсенала коллективных символов, которые приобретают статус архетипных, наиболее значима в употреблении символика либидо.
Наш опыт позволяет утверждать, что познание бессознательного без участия архетипов было бы невозможным. Именно архетип есть для индивида внеопытным, а следовательно, неконтролируемым со стороны сопротивлений и «Супер-Эго». На наш взгляд, это динамический конструкт, который является ведущим в символизации содержания бессознательного соответственно с глубинными ценностями (рис. 1, стрелка 5). Архетип есть механизмом символизации (шифрования) содержания (а не конкретным содержанием) бессознательного, который способствует визуальному выражению его скрытой сущности.
Мы также уверены, что архетип нераздельно связан с сознательным (через индивидуальный опыт субъекта), так же, как и с бессознательным. Архетип – это универсальный механизм визуального синтезирования содержания обеих сфер психики (сознательной и бессознательной) в символической форме. Поэтому коллективное бессознательное как ячейка филогенетического наследства визуальных способов выражения содержания психического оживает соответственно с потребностями психики субъекта. Объединяющим моментом коллективного бессознательного и архетипа есть «знания» арсенала образов. Архетип силен тем, что может этим воспользоваться для выражения системных характеристик глубинных проблем конкретного индивида. В этом и состоит его синтезирующая функция в ракурсе целостной психики.

     В процессе символизации содержания бессознательного архетип учитывает как сферу сознательного, так и бессознательного во всей полноте их спорных тенденций и энергетических направлений. Возникает вопрос: для чего архетипу, базовой основой которого есть коллективное бессознательное, ориентироваться на содержание сознательного? Во-первых, он целостно визуализирует интрапротиворечивое содержание психики с ее защитными тенденциями. Последние, как уже было сказано, срабатывают как «по вертикали» – ситуативные защиты (ориентированные на утверждение логики сознательного), так и «по горизонтали» – базовые защиты (ориентированные на утверждение «иной логики», отвечающей инфантильным (глубинным) ценностям «Я»). Именно сознательное в значительной степени способствует оживлению символики коллективного бессознательного, делает ее приемлемой (адаптированной) к социуму в использовании архетипов. Во-вторых, по нашему мнению, главная цель символизации не только в избегании наказания «Супер-Эго», но и в удовлетворении потребности бессознательного в презентации (в том, чтобы быть познанным и реализованным через сознательную сферу). Поэтому архетип никогда не использует в процессе символизации знак (без его символического аспекта), ведь он непосредственно мог бы быть узнаваемым. Символ многозначен, и его значения (подобно противоречивости подструктур, см. Модель) взаимно не нивелируют друг друга, не сливаются и не находятся в антагонистических отношениях, они мирно сосуществуют. В символе соединяются спорные смыслы, о чем убедительно свидетельствует психоанализ комплекса тематических рисунков.
Логика сознания «знает» лишь о себе и без особого желания «догадывается» о существовании бессознательного и его логики. Бессознательному известно содержание психического в общем, во всех его проявлениях, а символ благодаря его многозначности имеет возможность репрезентировать это в поведении субъекта.
Бессознательное, сохраняющее память даже о генетической предыстории индивида, связанной с энергетическим потенциалом, имеет значительные преимущества перед сознательным, однако не отделяется от сознания, сохраняя функциональную автономию, и ни в чем не хочет уступить ей (Модель отображает некоторую симметрию обеих этих сфер).
А так как сознательное задает формы и способы адаптации к меняющемуся социуму, то бессознательное благодаря ситуативным защитам действует параллельно, сглаживая свою архаичность (коллективное бессознательное) актуальностью замещений, переносов, проекций, сублимаций и т. д. За такую «услугу» сознательного бессознательному последнее неизменно поддерживает его энергетикой, тем самым держа в зависимости (вспомним, «сознательное не хозяин даже в собственном доме»). Как в обществе решающим фактором является экономика, так в психике – энергетика, первичные источники которой не адаптированы к социуму. Поэтому сознательное (психически здорового человека) находится (благодаря защитам) с бессознательным в гармоничных взаимосвязях, что требует определенных уступок; а сознательное «удовлетворяется» невидимой для себя позицией «чем меньше вижу, тем меньше забот».

     Однако без взаимных уступок такая гармоничность была бы иллюзорной: бессознательное (вербализированное бессознательное, то, что прошло вытеснения) представлено в сознании в символической (замаскированной) форме, создавая для сознательного ситуацию «видит око, да зуб неймет». Главное, что сознательному не за что «обижаться» на бессознательное, содержание которого ему неизвестно, замаскировано в символе, и без интерпретации психолога для сознательного является определенным знаком. То есть сознательное ограничивается однозначным видением символов, а некоторые специалисты реализовали такую позицию в тестовых методиках интерпретации психорисунков. Бессознательное ситуацией собственной непознанности как будто закидывает сознанию мотивационный крючок: «Хочешь больше энергии – познай меня!». Поэтому бессознательное не позволяет субъекту оставаться равнодушным, оно привлекает (на этом основывается высокая мотивация самопознания), однако в такой же степени создает для психолога эффект миража познанности и эффект иллюзии осведомленности для самого субъекта. Правда, некоторые исследователи (приверженцы тестовых методик) идут за логикой сознательного и ценой «преобразования» символов в знаки (ограничиваясь однозначностью толкований) упрощают систему глубинного познания, порождая тем самым артефакты. Такие исследователи не учитывают, что у сознательного (с его знаковой системой самовыражения) возможности презентации всегда ограничены, а у бессознательного – бесконечны. По нашему убеждению, тестовые интерпретации символики рисунков нельзя считать адекватными методами научного познания, ведь они не учитывают природу символа и функциональную специфику бессознательной сферы. Например, символ не существует, с одной стороны, без диалога с индивидом, который ведет к раскрытию его содержания, с другой – без архетипа как универсального механизма интегрирования индивидуального и сверхиндивидуального опыта субъекта.
Бессознательное проявляется в сознательной сфере лишь фрагментарно благодаря итеративным (повторяемым), инвариантным характеристикам, которые подтверждают зависимость от инфантильных, глубинно-психологических ценностей. Это могут быть описки, оговорки, шутки, анекдоты, сновидения, свободные рассказы, визуальные фантазирования и т. д. Проявлениям бессознательного наиболее способствуют спонтанные формы поведения при минимальной регламентации формальных побуждений к определенным действиям. Однозначное (знаковое) содержание образа отображает логику сознательного, а многозначность дает возможность раскрыть «иную логику», логику бессознательного.
Сознательное никогда не может познать бессознательное по его одиноким проявлениям, то есть без помощи объективного наблюдателя. Главное содержание бессознательного, а именно системная и логическая его упорядоченность, всегда остается «за кадром», ведь это требует определения линейных зависимостей, познание которых связано с выявлением ассоциативных цепочек, взаимосвязей между поведенческими проявлениями (вербальными и невербальными). Последнее предусматривает анализ поведенческого материала субъекта на протяжении длительного промежутка времени, а не ограничение анализом одноактной поведенческой реакции (фантазии, высказывания или образа). Дифференцированность и опознанность отдельных островков проявления бессознательного не дает возможности созерцательно установить связи с глубинно-психологическими ценностями, которые стоят за ними. Это и не удивительно, ведь на их реализацию существует социальное табу, поскольку они (ценности) порождены эдиповой зависимостью. Вследствие этого бессознательное (при условии фрагментарного его проявления) остается невидимым (непознанным), то есть сохраняет латентность механизмов влияния на сознательную сферу. Поэтому бессознательному всегда присуща спорная тенденция к презентации своего содержания и к его маскированию. При помощи ситуативных защит бессознательное интегрируется с сознанием относительно осуществления нереализованных потребностей инфантильного порядка, маскируя их сущность путем просоциальной рационализации, что обычно отвечает логике сознательного.
Одной из предпосылок (и условий) символизации есть маскирование доподлинно инфантильного интереса и содержания бессознательного просоциальным мотивом. То есть маскировка в «одежду», приемлемую для сознательного, есть одним из условий (и результатов) как символизации, так и примирения содержаний сознательного и бессознательного одновременно, хотя в этой гармонии приоритет имеет бессознательное.
Интерпретация будет успешной при условии учета глобального противоречия: бессознательное стремится в такой же степени быть невидимым, замаскированным, как и познанным и реализованным в своих инфантильных потребностях. Однако оно еще с детства «потеряло на это надежду» (в контексте табу на инцест). Поэтому его действия похожи на партизанские: выступая против победителя, оно требует победы. В этом случае маскировка, которая принадлежит к статичным функциональным характеристикам бессознательного, производится путем символизации содержания. Без «одежды», которую обеспечивает символизация, то есть без «маскхалата», содержание бессознательного в поведении не проявляется никогда. Вот почему такое большое значение приобретает интерпретация, умение осуществлять которую может выступать критерием профессионализма психолога-практика. Из приведенного выше вытекает тезис: бессознательное никак «не хочет потерять надежду» на реализацию инфантильных интересов (ценностей). В контексте эдиповой зависимости бессознательное апеллирует к архетипной символике так, славно она должна заместить ему родителей или близких людей, которые его не понимают и которые спровоцировали психическую травму.
А отважится ли на это сознательное? Нет! Однако бессознательное заставляет его это сделать благодаря системе психологических защит, которые берут на себя функцию согласования, примирения противоречий, интересов и ценностей сознательной и бессознательной сфер. В аспекте глубинных ценностей бессознательного (рис. 1, стрелка 5) спасательным кругом чаще всего есть ряд замещений. Если в трехкомпонентной структуре психики ведущим механизмом защиты был феномен вытеснения, то при раскрытии линейных взаимозависимостей на особенную роль претендует замещение в единстве с идентификацией, проекцией, перенесением. Замещение способствует реализации того «мечтательного и недосягаемого» раннего периода жизни (2–6 лет), когда возникают эдипальные зависимости, основанные на чувственном притяжении, которое проявляется в платонических чувствах к близким людям (либидиозным объектам). Однако любое замещение либидиозного объекта основывается на глубинно-психологических механизмах сгущения, смещения, намека, гиперболизации или минимизации, которые предусматривают отступление от первичного объекта либидо, то есть от настоящей сущности глубинной реальности, и проектирование ее на другие объекты (подобные по отдельным характеристикам) неоправданное. При таких условиях сознательное под давлением желаний бессознательного делает шаг в сторону иллюзии, принимая желаемое за действительное («это именно тот (или та)»). Основой этого процесса является механизм генерализации и локализации. Пока иллюзия компенсируется чувственностью и эмоциями, сознательное и бессознательное сосуществуют в гармонии. Когда же реальность начинает заявлять о себе таким способом, на который уже нельзя не обращать внимание, на помощь рацио (сознательному) приходит бессознательное, которое благодаря механизму дискредитации и проекций «омрачает» объект выбора, охраняя невидимые механизмы его связи с первичным либидиозным объектом и сохраняя несомненное (безупречное) идеализированное «Я» субъекта (рис. 1, стрелка 6).
Что происходит в «отношениях» сознательного и бессознательного? Сознательное наказывает себя страданием (причиняя его и другому), часто диаметрально противоположно реагируя на ситуацию «достижения желаемого». Это иллюстрирует рисунок студентки К. (рис. 2), на котором рельефно отображены внутренние переживания его автора, порожденные «Супер-Эго»*: их символизирует собака, отказывающаяся от еды (самобичевание – бантик на ошейнике, который можно легко развязать («намек»), однако собака этого не делает) еще и привязанная к «столбу позора» (внутренний план переживаний). Социальное поведение автора репрезентирует дерзкая кошка, которая бросает вызов социуму и готова наказать любого, только не себя (проекция). «Собака» (второе «Я» субъекта) под влиянием «Супер-Эго» переживает угрызения совести.

Рис.2 Собака и кошка

      Эти защищенные формы поведения определяют семантический спектр «по вертикали» и в одиночном фрагменте никак не могут представить «логику бессознательного», которая презентуется в линейных взаимозависимостях («по горизонтали»). Именно «по горизонтали» определяются две диаметрально направленные тенденции защитной системы «слабость – сила», генезис которой уходит корнями в раннее детство. Чувство «слабости» (неполноценности) является эпифеноменом эдиповой зависимости. Тенденция «к силе» отвечает просоциальным направлениям «Я» (рис. 1, стрелки 3 и 4).

     На рис. 2 отображено определенное соединение у одного и того же человека тенденций «к силе» и «к слабости» («кот» и «собака»). Поэтому можно допустить, что механизмы вытеснения, призванные усилить просоциальную направленность активности субъекта, автоматически упреждая какие-либо нежелательные влияния (обусловленные антисоциальными или асоциальными наклонностями), отсылая их в бессознательное, формируют только иллюзию целесообразности такой работы. И вот почему: вытесненные «запретные побуждения» не исчезают совсем, а остаются и накапливаются в бессознательной сфере, что со временем выражается в системной направленности активности на «незавершенные либидиозные потребности детства» (см. рис. 1, стрелка 5). Мы согласны с М. Кофтой, который утверждает, что «защитные механизмы являются видом нарушения процесса сознания…, что позволяет индивиду удерживать ощущение согласованности между поступающей информацией и образом собственного «Я» за счет меньших или больших искривлений этой информации. Именно это «удерживание ощущения согласованности» ведет к уменьшению тревожности и сохранению неприкосновенности самооценки… Крайним случаем таких нарушений в процессе осознания чего-нибудь является вытеснение»*.
«Эти блага, – утверждает М. Кофта, – достигаются вследствие нарушения функционирования механизмов сознания, что приводит к объективной дезинтеграции поведения» [там же].
На такие феномены указывал также Ш. Ференци. Он, в частности, отмечал: «… вытеснения объединяются в опасные комплексы инстинктов, антисоциальных и вредных для самого человека, – в нечто, подобное «другой личности», тенденции поведения которой диаметрально противоположны тенденциям, что допускаются к сознанию»**.
Учитывая изложенное выше, схожесть систем гомоморфизма (симметрии) структурных особенностей сознательного и бессознательного на Модели и отображают, с одной стороны, стрелки 2, 4, 6, а с другой – 1, 3, 5. Однако разная направленность этих стрелок указывает и на «диаметральную противоположность», в чем мы солидарны с идеями Ш. Ференци. Следовательно, можно сделать вывод: благодаря действию психологических защит эти подсистемы являются эквивалентными, то есть независимо от их диаметральной направленности результат общий, а именно – синтегрованность психики. Именно психологические защиты, которые создают иллюзию «высокости» и социальной приемлемости поведения (рис. 1, стрелка 4), маскируя бессознательные (и диаметрально противоположные) тенденции, направлены на решение проблем инфантильных потребностей «Я» (стрелка 3 на Модели тесно связана со стрелкой 5). Создание иллюзии синтегрированности (субъективной интеграции) психики требует значительных энергетических расходов, связанных с автоматическим действием могущественных способов психологических защит. Защитный процесс связан с феноменом сопротивлений, которые поглощают энергию субъекта, а следовательно, ослабляют его. Ш. Ференци допускает: «Запреты, базирующиеся на вытеснениях, можно сравнить с постгипнотическим внушением негативной галлюцинации, ведь так же, как загипнотизированный человек, которому дали сильный наркоз, проснувшись, не в силах воспринять или распознать определенные зрительные, слуховые или тактильные стимулы, так и человечество в наши дни научено интроспективной слепоте» [там же]. Именно это расхождение тенденций сознательного и бессознательного в психике субъекта порождает слабость, «ухудшает способность действовать…, вскармливает в бессознательном другую, паразитическую личность, у которой природный эгоизм и склонности к прямому (не отстроченному во времени) удовлетворению желаний являют собой теневой фантом, негатив всего доброго и прекрасного, чем гордится высшая совесть…» [там же]. На наш взгляд, с этой проблемой расхождения ценностей, которую так заострил Ш. Ференци, и «пытаются справиться» защиты, что направляет психику к «субъективной интегрованности».
Ш. Ференци выдвигает еще один тезис: «… сознательное вынуждено тратить свою огромную силу на создание защит против принуждения признать и принять асоциальные импульсы, скрывающиеся за милосердием и добротой, окружая их крепостной стеной моральных, религиозных и общественных догм. Такие крепостные стены – это, примером, чувство долга, честность, уважение к авторитету и законным институтам и т. д. Словом, все те моральные качества, которые заставляют нас уважать права других и приглушать собственный эгоизм» [там же]. Сопоставив это высказывание с Моделью внутренней динамики психики, можно увидеть попытки Ш. Ференци апеллировать к «Сверх-Я» через нормативные ценности. Однако он не учитывает момент соотнесенности нормативных и условных ценностей, порожденных идентификацией с родителями и значимыми людьми, чем и объясняются желанные для субъекта отступления от реальности в сторону идеализации «Я». Нормативные ценности не имеют естественного для субъекта энергетического заряда, который касался бы его целостно (хоть они и побуждают к некоторой просоциальной активности). Поэтому мы вновь возвращаемся к феномену субъективной синтегрированности психики, согласно которому происходит ассимиляция нормативных ценностей эгоистическим «Я» с целью создания защитной оболочки для идеализированного «Я»: в этом случае может идти речь только о феномене «психологического эгоизма», направленного на глубинно-психологические ценности инфантильного «Я», за которыми стоят «незавершенные либидиозные дела детства» (как правило, эдипового происхождения) на интрапсихическом уровне, то есть без намерения ограничения интересов других людей. Больше того, субъект при этом может проявлять альтруизм, отвечающий нормативным ценностям.
Трудно не согласиться с Ш. Ференци, который считает процесс познания бессознательной сферы путем к самореализации и внутренней психической свободе, а не к регрессу и аморальным поступкам. Утверждая, что общество невротично, он пишет: «Я искренне убежден, что эта болезнь общества не подлежит другому лечению, кроме открытого признания истинной и неповторимой природы человека, прежде всего признание доступного теперь метода работы с бессознательной психической жизнью; это новое воспитание, которое основывается не на догме, а на инсайте, целесообразное воспитание, методики которого нам еще предстоит выработать в будущем» [там же].
Мы убеждены, что как в воспитании, так и в психокоррекции для выработки адекватных методов необходима функционально способная теория психологической практики, которая базируется на соответствующих научно-методологических основах.
Таким образом, Модель внутренней динамики психики синтезировано отображает указанные предпосылки профессионального уровня организации психокоррекционного процесса с глубинно-психологической ориентацией и является продуктивным шагом к формированию теории практической психологии, которая призвана обеспечивать соответствующую подготовку специалистов в этой области. В психологической практике не может быть фрагментарного и узкопланового взгляда на психическое, с ориентацией только на рациональные аспекты и пренебрежением иррациональными, алогическими проявлениями. Созданная нами Модель поможет практическим психологам понять, что «алогичное» (иррациональное) является таким только с позиции сознательного рацио, а с позиций целостного восприятия психического иррациональные явления есть следствием действий «иной логики» (которой они подчинены), не менее четкой, нежели логика сознательного, а энергетически – еще более мощной.
Понимание содержания Модели будет способствовать познанию психического в его целостных проявлениях, а отображенные в ней противоречивые подструктуры с имманентно присущей им взаимозависимостью послужат предупреждением от упрощенного восприятия феномена психического и склонности к одностороннему его толкованию с позиции категорий «сознательного». В процессе профессиональной подготовки будущих психологов к практической работе по психокоррекции Модель будет «нитью Ариадны» в сложных лабиринтах понимания и познания психики, окажет помощь в процессуальном диагностировании и прогнозировании определенных форм поведения субъекта, связанных с его готовностью к тем или иным поступкам. Иначе говоря, следует прогнозировать область установок и тенденций, которые, естественно, не предусматривают вариативности поведения, лейтмотивом которой является адаптация к социуму.

_________________________________________________________________________

* Kofta Miroslaw. Some interrelations between consciousness, behavior integration and defense mechanisms// Бессознательное: природа, функции, методы исследования. – Тбилиси: Мецниерба, 1978. – Т. III. – C. 402 – 413.
**Ференци Шандор. Психоанализ и воспитание // Russian Imago 2000. Исследования по психоанализу культуры. – СПб.: Алетейа, 2001. – С. 75.